Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Страница 67

Но я уже рядом.

Ритуал. Валяние, обнимание, облизывание, чесание брюх, натягивание шкуры с задницы на башку. Поздно замечаю, что играю с собаками не один: хохочущий Антон, фигурист-коматозник, вместе с черным терьером валяют друг дружку по траве. Черт! Они же дикие! Вечно голодные! Я – другое дело, а парня псы сейчас – в клочья!

В клочья…

Язык опережает медлительную, не оформившуюся до конца мысль:

– Антон, сдурел?! Порвут!

– Кого? – смеется парень, отпихивая Чудика-Юдика, норовящего обслюнявить жертву. – Меня?! Я с собаками ладить умею. Еще с детства.

А ведь правда – умеет. Иначе бы…

В клочья…

И вновь хитрюга мысль ускользает, оставив горький привкус озарения. Кусты напротив храма взрываются разноголосицей лая, рычания, отчаянных криков. Мгновением позже наружу с треском выпадают Бут-Бутан, Кра-Кра и Носатая Аю! А за ними: клыки, пасти, лапы, шерсть дыбом…

Стая нашла добычу!

– Назад! Фу! Стоять! Не сметь!

Вожак стряхивает Антона. Срывается с места, опережая мой наивный, нелепый вопль. «Министры» лишь на полпрыжка отстают от владыки. Три зверя проносятся мимо, обдав пылью и жаркой волной воздуха. Минуя испуганных подростков, врезаются в стаю. Клыки против клыков, власть против голода. Кто посмел рыкнуть на Чудика-Юдика?! Какая шавка оскалилась на Мордача?! Бей мятежников! Секунда, другая, и все кончено. Никто никого не грызет, обед отменяется: не тех выследили, болонки пустоголовые! Понимать надо…

Возвращается троица лидеров медленно, нога за ногу, едва не лопаясь от собственного достоинства и чувства выполненного долга.

– Бут-Бутан? Как ты тут оказался?

Вопрос, приличествующий идиоту. Вот сейчас он ухмыльнется, пожмет плечами и ответит с безразличной, до боли знакомой интонацией: «Стреляли!» Тогда у меня точно крыша набекрень съедет.

– Спасали…

– Кого? Кого спасали?!

– Тебя…

– Зачем?!

– Молодцы! – вмешивается Книжный Червь, лучась от счастья. – Хорошие герои! Снегирь, браво! Спасайте родителя, детки, воистину спасайте, не ведая, что творите… Взять их!

Наконец-то лучникам нашлась привычная, понятная работа: хватать, держать и не пущать. Что и было сделано с завидной сноровкой.

– Решайтесь, рыцарь. Достаточно убить одного, главного. Остальных и пальцем не тронут. Чем вам будет удобнее? Ножом? Слишком близко? Тогда копьем?! У меня в перстне есть яд. Превосходный яд: без боли, без мучений. Очень быстро. Или, хотите, повесим? Главное, чтобы вы вышибли опору из-под ног. Ну же! Пустяк, мелочь, и все отправляются домой жить-поживать: Антон – к любящей бабушке, вы – к тиражам и поклонникам, я остаюсь здесь, вполне удовлетворенный…

Стою столбом. Вавилонским Столбом, за миг до падения.

Беззвучно шевелятся губы Червя.

Тихо вокруг.

Хоть бы закричал кто…

* * *

Убить легко. Копьем – как авторучкой. Фломастер – меч. Яд – порция чернил. Толкнуть с обрыва, связанного, в спину, – как вымарать абзац. Убить легко. «За что?» – взмывает одинокий крик, чтоб кануть в Лету. Глупый. Ни за что. Ты виноват уж тем, что мной рожден: смешной, нелепый, лишний персонаж, и о тебе приятней сочинять успешный квест, чем встретиться однажды лицом к лицу. Да, хочется мне кушать, и вот: небрежно вымаран абзац по имени Содом, за ним другой, по имени Гоморра. Продолжать? Зачеркнуты жена и дети Иова. Зачеркнут ты. Не бойся. Ты умрешь не навсегда. Я воскрешу твой труп – драконьими зубами на снегу, метафорами, повестью о жизни, которая, подобно мотыльку, пришпилена к бумаге: не летай, сожженный лампой, солнцем, тем огнем, к которому опасно приближаться. И правде не открыться: ты убит. Я правду наряжу в одежды лжи – и ложь одену в правды наготу. Я напишу, как ты взрослел, как рос и вырос наконец, героем став, свершил деянья, бросившие небу столь дерзкий вызов, что небесный свод зарделся от стыда; я расскажу, как великаны пали пред тобой, и сотни ослепительных красавиц пришли к тебе, и сотни мудрецов на твой вопрос ответа не нашли.

Убить легко.

Позволь тебя убить. Не укоряй. И не молчи – покорность доверчиво-безгласной немоты иль бунт немой равно бесцельны. Знаешь, мне очень больно убивать тебя. Ты чувствуешь: я ямбом говорю, как будто ямб сумеет укрепить мое решенье. Убивать легко. Ты чувствуешь, сочувствуешь, молчишь, без осужденья смотришь на меня и ждешь решенья. Жди. Сейчас. Сейчас…

Проклятый ямб.

А Настя говорила: «Ямбец, Снегирь. Войдя в такой размер, известно наперед: полезешь драться».

Она была права. Убить легко.

Кого? Тебя? Себя?!

Я никогда…

Баллада рыцаря

Я никогда не стану здесь своим.
Я – лжец, а люди вдребезги правдивы,
И если происходят рецидивы,
То лишь по наущению Змеи.
Я никогда не стану вам родней.
Я – пьяница, а вы воспели трезвость,
И если где царит хмельная резвость,
То лишь в беспутных, вскормленных Свиньей.
Мне никогда не быть одним из вас.
Я горд, а вы неизмеримо кротки,
И, где в почете цепи и решетки,
В опале грива честолюбца Льва.
Давно пора мне на сковороду.
Домой. В геенну. Смейтесь! – я в аду.
Но если дом горит, и плачут дети,
И псу подстилкой служит добродетель,
И кротость с беззаконьем не в ладу, —
Тогда зовите.
Мрачен или светел,
Как летний дождь, как ураганный ветер,
Лев, и Свинья, и Змей, за все в ответе, —
Зовите, люди!
Громче! —
я приду.

ХХ. Королева, рыцарь и червь

Предпоследних страниц загибая углы дрожащей рукой,
Мы с глазами в цвет солнца покорно вошли в расступившийся строй.
Мы не пели; и здесь завершилась эта судьба,