Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж - Страница 38

Пауза. «Барби» воздевает васильковые очи горе, что-то высматривая на потолке. Видимо, линию жизни В. Снегиря.

– Уж месяц прошел и три дня пролетело, как псы разорвали остывшее тело, – вдруг произносит она нараспев низким контральто.

Дергаюсь и проливаю кофе. К счастью, на пол, а не на брюки. Или того хлеще: на милую Таисию Валерьевну. В Ла-Ланге, в первый раз… Да, собаки. Да, порвали. Вдребезги. Ощущение не из приятных.

– Значит, месяц и три дня? Сходится, Влад, дорогой?

– Ну, точно не скажу… Вроде сходится. А с собаками – в самую точку. Остались от пташечки перья да ножки. Таисия Валерьевна, вы сновидица?

– Есть многое, брильянтовый, на земле и на башнях, что снится рыцарям Ордена. И мне то ведомо.

– Таисия Валерьевна – лучший интут издательства. Интуитивистка. Феноменальные способности. Если бы не Половинчик со своими расчетами… Кстати, опять опаздывает! Ага, вот и он.

Я не удивился бы, услышав от Гобоя петровскую реплику: «Попался, сука!»

В особом отделе объявляется новое действующее лицо. Лицо это наполовину скрыто огромными бифокальными очками в роговой оправе, напоминающими линзы для первобытных телевизоров. Гладкий восковой лоб, достойный музея мадам Тюссо, над очками плавно переходит в пустошь лысины. Поперек зачесаны две чудом сохранившиеся пряди. Костюм покроя «человек-в-футляре», широкий галстук цвета тины. Штиблеты. Красота, в общем, неописуемая.

– Зд-р-ра, зд-р-ра… – урчит он, тыча в пространство пухлую ручонку. – Половинчик, Ян Львович. Расчетчик.

Жму пятерню, едва не вскрикнув от боли: силен, расчетчик, силен и цепок.

А кофе ему Гобой, кстати, не предложил.

– Итак, все в сборе. Начинайте, Ян Львович.

Половинчик вздыхает с явным облегчением. Разнос от начальства откладывается. А там, глядишь, и вовсе пронесет. Я его понимаю и даже проникаюсь некоторым сочувствием, ибо – пронесет. По полной программе, или я ничего не смыслю в Гобое. Расчетчик вываливает на ближайший стол ворох графиков и таблиц, и мы приступаем к работе. К весьма странной, надо сказать, работе. Сверка тиражей за разные годы. Сроки выхода. Допечатки. Переиздания. (Всплывает несколько «леваков», о которых я ни сном ни духом. Надо же! Хорошо у них разведка работает.) Статистика воровства на типографиях. Можайский полиграфкомбинат. Тверской. «Красный пролетарий». Публикации в сборниках, в журналах. Публикации в сети. Критические статьи. Динамика продаж по оптовому складу. В рознице. Какие-то поправочные коэффициенты, метровые формулы с сигмами, зетами и ятями, которые Половинчик мигом загоняет в компьютер. Сроки сдачи текста. Время подписания договоров…

– Братцы! Сестрицы! Тут сам черт ногу сломит!..

Народ смотрит на Снегиря, словно он сморозил потрясающую глупость.

Или испортил воздух на первом балу Наташи Ростовой.

– Пр-р-рав, кр-р-ругом пр-р-рав, – удовлетворенно мурлычет Половинчик. Он воспрял, цветет и пахнет. – Тр-ретий кр-руг, именно тр-ретий. Вер-рно, Таисия Валер-рьевна?

Кукла торчит у окна, презрев вульгарную канцелярию. Напевает под нос удалую цыганщину: «Две гитары за спиной в качестве конвоя, где ты, конь мой вороной, в чаще волки воют…»

Загадочная женщина.

– Круг за кругом. – Затянув припев, она начинает мелко трясти плечами. – День минет – уж четвертый настает.

– Так быстро?! – Гобой не на шутку встревожен, и волнение колобка немедленно передается мне. Может, я тоже интут? Скрытый?

– Погодите! – суетится Половинчик. – Не стр-реляйте, я вам пр-р-ри… пригожусь…

Пальцы Яна Львовича взбесившимися многоножками мечутся по клавишам компьютера. Жалят, грызут, откладывают личинки.

– Таечка, лапочка! Учитывая погр-р… грешности… «Квар-рта» наступит чуть позже: дня два-три.

– Таисия Валерьевна, что скажете?

Выжидательный взгляд Гобоя пришпиливает «Барби» к окну, как булавка – бабочку. Губы женщины беззвучно шевелятся, шевелятся…

– Цифры не врут. Но ускориться бег Хроноса-Времени может. Пусть до поры обождет человек. Край он безумству положит.

И еще говорит кукла:

– Можно спастись. Можно спасти. Не подбирайте сивилл по пути.

Гобой молчит. Сейчас он умудряется молчать басом, и молчание зама по особым сгущается в мозгу мефистофелевским: «На земле весь род людской…» Пауза затягивается, нависает над головой карнизом, готовым в любой миг рухнуть, сверкающим копьем «бурульки», подтаявшей от дыхания бога…

Не выдерживаю:

– Антип Венецианович!

Следующая реплика – из спектакля, где идут к барьеру и поднимают роковые стволы Лепажа. Или, на худой конец, револьвер системы «маузер», 1873 года.

– Извольте объясниться!

* * *

– Влад, хороший мой, славный… Помните газетную шумиху 98-го? Вокруг психотронного оружия?

– А что? Утка как утка: желтая, бульварная…

– Инженер вы душ человеческих! Конечно, утка. В смысле оружия. Зато одинаковые сны у сотен людей – были. К счастью, удалось быстро локализовать, а вскоре и заморозить процесс у Коли Маржецкого. Сообразили, куда клоню?

– Четвертый круг?!

– Именно! Когда у рыцаря растет «площадь захвата», все большее количество людей, проснувшись или очнувшись от беспамятства, помнит свои впечатления. События. Поступки. Во всех подробностях. Слишком ярких, слишком логичных для обычного сна. Кстати, спит в этот момент сам рыцарь или нет, на четвертом круге теряет значение. Процесс приобретает лавинообразный характер. Цепная, знаете ли, реакция…

– Очень интересно. Только в чем, собственно, проблема? Ну, пошумят в прессе еще раз о «психо-пушке». Или о вредных последствиях аспирина УПСА. У нас народ битый: живого динозавра на улицу выпусти – ухом не поведут. Решат, что глюк. Или киносъемки. Или вообще не заметят, пока лично на них не наступит.